Размер шрифта:
Шрифт:
Цвет:
Изображения:

Анастасия Сергеевна Нотгафт. Биографический очерк.

Памяти моих далеких и близких коллег

Сегодня Музей театрального и музыкального искусства известен во всем мире, его выставки в разных странах проходят с колоссальным успехом. Зрители отмечают особый шарм, изысканную петербургскую культуру, новизну в подаче шедевров из коллекции музея. Однако жизнь и деятельность музея не всегда складывалась легко и гладко – одной из тяжелейших страниц нашей истории была ленинградская блокада. В истории человечества не было такого явления, с которым можно сравнить трагедию ленинградцев. В полной мере это относится и к истории Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства.

Это статья о музее, о тех, кто в нем работал и остался верен вековой музейной традиции, ценой собственной жизни спасая коллекцию музея.

По приказу начальника Управления по делам искусств Б. И. Загурского, изданному в первые дни войны, из 21 человек штатных сотрудников было уволено 13. Осталось 8 сотрудников. Был призван на действительную военную службу завхоз музея В. А. Егоров. Помощник директора по массовой работе С. С. Хесин ушел в июле 1941 года добровольцем. Осталось 6 человек, из них 3 уборщицы.

На казарменном положении был директор П. Н. Шеффер, занимавший эту должность с 1920 года и сделавший чрезвычайно много для становления музея. Его заместителем был Л. И. Жевержеев, который вошел в историю художественной культуры как крупнейший коллекционер, меценат. Он передал музею обширную часть своей коллекции. Третьим сотрудником, выполнявшим функции главного хранителя и научного сотрудника, была Анастасия Сергеевна Нотгафт. О Л. И. Жевержееве и П. Н. Шеффере написано много статей. В музее регулярно проводятся «Жевержеевские чтения», издаются сборники научных статей. Судьбу А. С. Нотгафт в результате долгих и многотрудных поисков удалось восстановить буквально по крупицам. А судьба оказалась интереснейшей.

А. С. Нотгафт. Фото 1920-х годов

Анастасия Сергеевна пришла на работу в Театральный музей в 1933 году, имея за плечами шестилетний стаж работы научным сотрудником в Русском музее. Точнее сказать, она со дня рождения жила в мире искусства, в атмосфере величайших художественных ценностей, общаясь с художниками, искусствоведами, коллекционерами. Споры, рассуждения, оценки художественных явлений были ею восприняты с раннего детства. Отец её – профессор медицины Сергей Сергеевич Боткин – был страстным коллекционером, членом Академии Художеств. Бóльшая часть его коллекции хранится ныне в государственных музеях России, особенно — в Русском музее. Его дом на Потемкинской улице, 9, называли «домом-музеем». В этом доме родилась Анастасия Сергеевна, здесь прошло её детство и юность. После событий 1917 года все, конечно, изменилось. «Их все уплотняли и уплотняли, пока не оставили две комнаты, а в начале 1920-х лишили и этих двух комнат», - напишет Екатерина Хохлова, её внучатая племянница.       

Мать Анастасии Сергеевны Александра Павловна была дочерью великого собирателя Павла Михайловича Третьякова. Была женщиной талантливой, тоже коллекционировала, увлекалась искусством фотографии, стала автором альбома фотографий Серебряного века, состояла членом Попечительского совета Третьяковской галереи. К сожалению, с мамой у Анастасии Сергеевны сложились очень тяжелые отношения буквально с первого дня её появления на свет. Хорошо знал эту ситуацию А. Н. Бенуа, семью которого с семьей Боткиных связывала тесная дружба. В книге «Мои воспоминания» он пишет, что они часто встречались домами: «В Александре Павловне нас коробила одна черта. Она обожала свою старшую дочь Шуру и не скрывала своей антипатии к младшей – Тасе. Причиной этого, говорят, было то, что после рождения первой дочери Александра Павловна особенно страстно стала мечтать о сыне, и вот разочарование, постигшее её, когда снова родилась девочка, до того её огорчило, что она с самых пеленок принялась это ни в чем неповинное дитя ненавидеть и, мало того, всячески это показывать». Это было одним из самых горестных обстоятельств жизни А. Боткиной. Материнская любовь, как известно, дает человеку чувство защищенности, веры в себя. Трудно себе представить, как мучительно страдала девочка в такой семье.  Отсюда сложности её характера, на которые указывают мемуаристы. С фотографий и портретов смотрит красивая женщина, с ярко синими глазами, но выражение лица выдает её угрюмость, закрытость и настороженность.

А. С. Боткина (Нотгафт). Рисунок Г. С. Верейского, 1921

А. С. Боткина родилась 22 ноября 1892 года в Санкт-Петербурге, в эти годы её дед Павел Михайлович Третьяков и его брат Сергей Михайлович принесли в дар Москве свою бесценную картинную галерею. Она окончила 6-ю гимназию и прослушала 4 семестра историко-филологического факультета Московского университета (с 1917 по 1919 годы). Владела французским и немецким языками. Во время Первой Мировой войны с 1914 по 1917 год прослужила сестрой милосердия. Эти годы для хрупкой, впечатлительной девушки стали тяжелой школой жизни. Служение, помощь нуждающимся раненым было в благородном роду Боткиных непреложным качеством, которому они оставались верны до конца жизни. Вспомним судьбу родного дядю Анастасии Сергеевны доктора Евгения Сергеевича Боткина, не бросившего императорскую семью в их последний час и разделившего их трагическую участь.              

В 1922 году Анастасия Сергеевна вышла замуж за Федора Федоровича Нотгафта, искусствоведа, научного сотрудника Эрмитажа. Обаятельный, рафинированный интеллигент, он даже среди эрмитажной публики выделялся своим благородством. Его коллега писал: «Манеру Ф. Ф. вести себя я бы определил как высшее проявление благородной скромности. При взгляде на него вы сразу чувствовали, что это человек отменного воспитания – хорошее образование, привычка одеваться у хорошего портного, знание цены себе и другим, манеры. Естественность и непринужденность были во всем его существе, начиная с лица с мягкими чертами. Ум, ирония, сочувствие, всепонимание. И при этом предел скромности». Он был близок со многими художниками, особенно с М. В. Добужинским, Б. М. Кустодиевым, К. С. Петровым-Водкиным, Г. С. Верейским. За свою жизнь Ф. Ф. Нотгафт собрал большую коллекцию (около 4000 единиц) редких иллюстрированных старопечатных изданий и картин русских художников конца XIX – начала XX века. Большинство из этих произведений находится сейчас в Русском музее. Им было создано издательство «Аквилон». Оно специализировалось на выпуске иллюстрированных изданий и сыграло большую роль в развитии российской книжной графики, хотя просуществовало всего четыре года с 1921 по 1924-й.

Ф. Ф. Нотгафт. Рисунок Г. С. Верейского, 1921

Несмотря на огромное чувство к Федору Федоровичу, которое Анастасия Сергеевна сохранила до конца своих дней, их брак вскоре распался. Владислав Михайлович Глинка, научный сотрудник Эрмитажа, писатель и блестящий мемуарист, в своих воспоминаниях писал: «Злые языки говорили, что Федор Федорович не выдержал её [Анастасии Сергеевны – Н.В.] неровного и недоброго характера». В 1933 году, заполняя анкету, в графе «семейное положение» Анастасия Сергеевна написала: разведенная, детей нет. Семейная жизнь не удалась, но теплые, более чем дружеские отношения с Ф. Нотгафтом сохранились, несмотря на его женитьбу на Елене Георгиевне, научном сотруднике Эрмитажа, тоже взявшей фамилию Нотгафт.

Глинка описывает свою первую встречу с Анастасией Сергеевной в доме Федора Федоровича, который пригласил его на завтрак в сентябре 1941 года: «Это был последний воскресный визит с нарядно поданным завтраком. Сначала мы смотрели картины, их было много – около сорока. Все стены двух комнат были увешаны в два, а то и в три ряда первоклассными полотнами. Здесь были Бенуа, Лансере, Бакст, Серебрякова, Кустодиев, Добужинский, Сапунов». Немного позже «без звонка, открыв дверь своим ключом, пришла Анастасия Сергеевна Боткина – оригинал одного из двух портретов работы Серебряковой, висевших тут же в столовой-гостиной, что я не сразу понял. Об этом сказал Федор Федорович, сообщив ей, что мне понравилось ее изображение в его коллекции. Анастасия Сергеевна разумно заметила, что позировала лет двадцать назад, что, мол, и видно по оригиналу. Но и в тот день она была еще очень хороша, хотя цвет лица и синева под глазами выдавали возраст. Я заметил, что дама умна, остроумна и не без язвительности».  Через много лет, отвечая на вопрос В. М. Глинки, почему Нотгафт не уехал из России, его большой друг Г. С. Верейский сказал: «Тоска по родине - не выдумка поэтов. А потом...» - Георгий Семенович немного замялся, – «его же любила Анастасия Сергеевна. Она ведь была и красавица, и умница. Но характер! Не тем будь помянута покойница...»

А. С. Нотгафт. Портрет З. Е. Серебряковой, 1922

Послужной список А. С. Нотгафт невелик. Работала в 1919-20 годах в Ленинской библиотеке в Москве. 1920-1925 – Государственный Музейный фонд в Ленинграде. Основная специальность – музееведение, театроведение. В 1927-1933 годах работала в Русском музее. Из отзыва о ней заведующего Художественным отделом, художника и искусствоведа В. В. Воинова: «Могу дать о ней самый положительный отзыв. Большая выдержка, аккуратность и напряженность в работе, умение быстро ориентироваться и учитывать все требования, наконец, незаурядные знания предмета, в особенности в области нового русского искусства – дали уже Музею весьма ценный результат». Анастасия Сергеевна дорожила работой в Русском музее, вела общественную работу – заведовала красным уголком. Однако, несмотря на её плодотворную научную работу и то, что ценнейшая коллекция её семьи безвозмездно попала в Русский музей, 7 апреля 1933 года она была уволена по сокращению штатов. Её оклад был 225 рублей в месяц. В то время это были очень небольшие деньги.

Увольнение для Анастасии Сергеевны, конечно, было болезненным ударом. Но Театральный музей благодаря этому приобрел ценнейшего работника. В её личном деле сохранилась анкета, которую она заполняла 20 мая 1936 года, будучи уже научным сотрудником Театрального музея, где она написала в графе «профессия»: новое русское искусство. Ее вклад в научную работу музея представляется мне весомым и значительным.

Она пришла в наш музей в тяжелый для него период. Музей был закрыт и выселен из своего помещения. Занимаемое прежде помещение с 15 мая 1930 года было отдано в аренду тресту «Союзрыба». Экспонаты были упакованы и перевезены в пустующую квартиру во дворе. Но сотрудники музея не прекращали работать. Они делали выставки в фойе Александринского театра, в Большом зале Филармонии и на других площадках, подбирали иллюстрации к сборникам. А. С. Нотгафт создала каталог посмертной выставки Б. М. Кустодиева, составила репертуар актрис Александринского театра Е. П. Корчагиной-Александровской, В. А. Мичуриной-Самойловой, хореографа И. И. Вальберга. Она занималась описанием рисунков Б. М. Кустодиева, подбором материалов к биографии Л. С. Бакста, Ю. М. Юрьева, Л. С. Вивьена, В. И. Воронова, Я. О. Малютина, Н. С. Рашевской. Авторы монографий «Гоголь и театр», «И. И. Вальберх. Из архива балетмейстера», «Мичурина-Самойлова. Пятьдесят лет артистической деятельности», которым помогала А. С. Нотгафт, благодарили её на страницах своих изданий.

Замечательный отзыв о плодотворной работе А. С. Нотгафт оставил театровед, автор многотомных учебников по истории русского театра, профессор С. С. Данилов. 28 мая 1936 года он писал: «Блестящее знание театральной иконографии – главное достоинство научной эрудиции т. Нотгафт. В этой области она является исключительным специалистом. Тщательной работе т. Нотгафт историки Русского театра обязаны устранением целого ряда недоразумений в области театральной иконографии. Как прекрасный знаток своего дела т. Нотгафт является одним из составителей альбома по сценической истории «Ревизора». Т. Нотгафт принадлежит к числу тех немногих работников музейного дела, скромная, тщательная и добросовестная работа которых, обеспечивает подлинно научное развитие советского театроведения».

В это же время директор музея П. Н. Шеффер дает подробную характеристику деятельности Анастасии Сергеевны, из которой мы можем судить о её высоком профессионализме. Позволю себе воспроизвести большую часть его отзыва, написанного 29 мая 1936 года, ибо он раскрывает многообразную, сложную и ответственную работу А. С. Нотгафт в музее:
«В связи со столетием «Ревизора» в печати появился ряд репродукций в статьях очень серьезных специалистов по сценической истории «Ревизора». Между прочим, были изданы две фотографии  Савиной и Далматова, как изображение их в ролях Анны Андреевны и Хлестакова. Между тем, в результате критического изучения товарищем Нотгафт изобразительного материала по «Ревизору» оказалось, что карточка Савиной с установившейся аннотацией «Анна Андреевна» является снимком с нее в роли Марии Антоновны, а карточка Далматова изображает его не в роли Хлестакова, а в роли Ракитина в пьесе Тургенева «Месяц в деревне».

Далее для альбома, по «Ревизору» издаваемого Изогизом при ближайшем сотрудничестве с Музеем, было желательно получить снимок с какой-нибудь артистки Московского Малого театра в роли Анны Андреевны. Ленинградский театральный музей обратился к Музею Малого театра и получил от него фотографию нар. артистки Яблочкиной, как изображение её в названной роли. Изучив эту карточку, А. Нотгафт документально установила, что Яблочкина изображена не в роли Анны Андреевны («Ревизор»), а в роли Екатерины Александровны из пьесы «Утро делового человека». Очень ценным представляются затем результаты изучения т-щем Нотгафт старинных снимков с артистов. Ей удалось установить, что нередко фотографии артистов в той или иной роли чрезвычайно далеки от сценических образов и представляют собою снимки с артиста в костюме, являющемся фантастической смесью (смесь платья одной роли с головным убором другой, смесь сценического костюма с отдельными элементами бытового платья и т. п.).

Еще более сложную работу т. Нотгафт ведет по изучению снимков с массовых сцен, и здесь получаются также очень любопытные результаты. Так, изучив снимок финала 2-й картины «Лебединого озера», снимок который были основания считать документальным, т. Нотгафт установила, что он в действительности изображает совершенно случайный момент репетиции, ибо она обнаружила на нем персонажей, которые танцуют в первой половине действия и затем больше на сцене не появляются и т.п. Вполне научный характер имеет и другая отрасль работы т. Нотгафт – это работа по руководству фотографирования спектаклей Театра Госдрамы.

Вообще в лице А. С. Нотгафт Ленинградский Театральный музей имеет очень ценного научного работника, который принес в театральный музей большие фактические знания театрального изобразительного материала и приемы работы большого центрального художественного Музея, в корне перерабатывает их, имея в виду особую специфику театрального музея, и ведет работу, дающую очень ценные результаты методологического плана».

А. С. Нотгафт. Рисунок Г. С. Верейского, 1922

Началась Великая Отечественная война

Приехавший из Москвы в начале августа 1941 года представитель Комитета по делам искусств В. Е. Месхетелли дал срочное распоряжение отобрать 20-25 ящиков наиболее ценных материалов и эвакуировать их с коллекциями Русского музея. Анастасии Сергеевне было поручено это очень ответственное дело. Когда ящики были упакованы и составлены списки, выяснилось, что Русский музей не смог взять в эвакуацию наши вещи. Началась обратная процедура сдачи от Русского музея и принятия Музеем ящиков с экспонатами.

П. Н. Шеффер обращается к директору ЛГАТД им. Пушкина, в чьем подчинении был Музей, с просьбой разрешить передать наиболее ценные предметы на хранение в Русский музей: «…прошу разрешить передать в Государственный Русский музей на хранение 4 ящика с экспонатами (2 ящика, принадлежащих Лен. Театральному музею экспонатов из ценных металлов или с украшениями из них и 2 ящика с эскизами декораций и костюмов работы А. Я. Головина к «Маскараду», принадлежащих Гос. Центральному Театральному Музею им. А. Бахрушина и временно находящиеся в Музее).  26 июля 1941 г.». На документе резолюция Директора театра: «Возражаю». Тогда музей обращается с просьбой о передаче этих 4-х ящиков в театр, где имеются помещения с глубокими сводами. Остальное хранилось в музее. Сотрудники стали круглосуточными хранителями этих ящиков и их пленниками.

В Архиве музея сохранились несколько объемных томов с многочисленными списками отобранных Анастасией Сергеевной ценных материалов, написанными её почерком. Вокруг музея рвались бомбы, окна были выбиты, отопления не было. Паёк в ноябре и декабре 1941 года – «125 блокадных грамм». Что же хранилось в тщательно упакованных ящиках? Вот лишь несколько предметов из списка, всего листов в папке 281:

№3719-37. Золотой браслет гладкий. На внутренней стороне выгравировано: «М. Г. Савиной от И. С. Тургенева».

П-102. Золотой медальон овальный, с гравированной крышкой.

П-1229. Золотой браслет из 12 звеньев (восьмерок) с медальоном, в который вставлен овальный цветной камень альмандин, окруженный мелкими розами. При нем справка за подписью М. А. Энгельгардт 16.05.1914 о принадлежности браслета Э. Рашели.

3819-40. Золотая брошь-медаль «За усердие».

Помимо огромной и ответственной работы по отбору ценных материалов из собрания музея Анастасия Сергеевна выполняла и функции медицинской сестры. И когда её хотели привлечь к трудовым работам в городе, П. Н. Шеффер пишет председателю Комиссии по трудработам т. Скрябину: «Старший научный сотрудник Нотгафт А. С., на которой лежат с одной стороны ответственные обязанности по заведованию всем фондом коллекции, а с другой – срочный отбор наиболее ценных материалов, их укладка и составление списков для передачи на хранение этих материалов в учреждения с более защищенными помещениями, чем помещение Музея. Для выполнения указанных работ товарищу Нотгафт приходится нести не только дневные служебные обязанности, но и ночные дежурства через день. Кроме того, т. Нотгафт состоит по Музею в группе самозащиты МПВО по медико-санитарной части и заменить ее в Музее некем: из остальных 5 работников Музея один трудработы отбывает, а 4 других вышли из возраста и не проходили специального курса. Считаю долгом поэтому ходатайствовать перед Вами об освобождении т. Нотгафт  от трудработ, чтобы не ослабить охраны Музея и не замедлять выделения наиболее ценных материалов».

Начало зимы 1942 года стало для музея, как и для всех ленинградцев, особенно трагическим. 16 января на своем рабочем месте умер Левкий Иванович Жевержеев, 11 марта не стало Петра Николаевича Шеффера. О кончине Анастасии Сергеевны Нотгафт свидетельствует В. М. Глинка: «Мне рассказали о смерти Федора Федоровича Нотгафта и его жены Елены Георгиевны. Кончина обоих не была для меня неожиданной, оба были не молоды, не очень здоровы и очень мало приспособлены к тому, чтобы искать продовольствие необычными для них путями, но обстоятельства этой кончины представились мне даже для того времени особенно трагическими...» По словам мемуариста, Федор Федорович и Елена Георгиевна в конце декабря не появлялись в Эрмитаже 3 дня. Директор И. А. Орбели, обеспокоенный тем, что давно их не видел, послал какого-то из сотрудников Эрмитажа в их квартиру. Глинка вспоминает через много лет: «Посланец вошел в квартиру без труда – дверь была отперта, и в квартире был такой же холод, как на дворе. Ф. Ф. и его супруга лежали на диване рядом, укрытые пледом и давно уже умершие. А на двери, на перекинутом через нее шнуре от оконной занавески, привязанном к медной ручке, висела Анастасия Сергеевна Боткина. Рядом лежал поваленный стул. Очевидно, добралась их навестить, нашла мертвыми и, не став дожидаться своей очереди, тут же покончила с собой».

16 июня 1942 года, узнав о смерти Анастасии Сергеевны, искусствовед, будущий директор Театрального музея А. А. Бартошевич написал в «Блокадном дневнике»: «Она (А. С. – Н. В.) несколько раз говорила, что, если Фёдор Фёдорович умрет, она повесится, но этому как-то всерьёз не придавали значения… Во время голода Анастасия Сергеевна трогательно ухаживала за ним». По-видимому, это произошло между апрелем и июнем 1942 года. В. М. Глинка датирует – декабрь 41-го. Надо принять во внимание, что В. М. писал «Воспоминание о блокаде» через много-много лет после победы. Эту дату опровергает штатное расписание Театрального музея на 1 апреля 1942 года, где имя А. С. Нотгафт фигурирует. При cверке сотрудников Эрмитажа на 5 апреля того же года Елена Георгиевна и Федор Федорович были живы. В личном деле Е. Г. Нотгафт хранится учетная карточка отдела кадров, где указана дата смерти – 11 апреля 1942 года и её трудовая книжка с записью: «Исключается из списка сотрудников Эрмитажа за смертью. Приказ № 62 от 13 апреля 1942 г.»  В трудовой книжке Ф. Ф. Нотгафта такая же запись, но датированная 14 июня. Приказ № 114 от 17 июня 1942 г. Посмертно оба в 1945 году награждены медалью «За оборону Ленинграда».

Всю блокаду сохраняли музей и три уборщицы-сторожа, которых мы тоже не должны забыть. Хотелось бы назвать Федосью Дементьевну Барулину, работавшую в музее с 1921 года. Какое-то время после смерти обоих директоров и А. С. Нотгафт она одна охраняла коллекцию музея. Она трудилась в музее и в послевоенное время. Светлая им память!                                                                                                             

Имена Петра Шеффера, Левкия Жевержеева, Анастасии Нотгафт должны быть вписаны в историю Театрального музея, как имена тех, кто отдал свои жизни во имя сохранения культуры. Благородство, исключительная порядочность, жертвенная преданность своему делу и недопустимость даже мысли взять чужое стоило жизней этих замечательных и героических людей. Они умирали один за другим, но сохранили коллекцию музея.

 

Автор: Наталия Вайнберг, научный сотрудник СПбГМТиМИ, заслуженный работник культуры