Цвет времени. Семья Н. А. Римского-Корсакова в объективе М. О. Штейнберга и В. Н. Римского-Корсакова

Автор – Нина Костенко, заведующая Музеем-квартирой Н. А. Римского-Корсакова

Два юбилея Николая Андреевича Римского-Корсакова, разделенные 25-летием, отмечены крупными приобретениями в коллекцию Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства: в фонд рукописей и в фонд фотографий, репродукций и негативов.В 1994 году, в год 150-летия со дня рождения композитора, собрание музея пополнила авторская рукопись партитуры оперы «Кащей бессмертный». Местонахождение автографа, с которого производилась гравировка первого издания оперы, до этого времени считалось неизвестным. Факт обретения партитуры стал событием — находки такого масштаба случаются не часто. Без малого 100 лет находилась реликвия в семье Григория Вениаминовича Фурмана — фаготиста, ученика Римского-Корсакова по классу специальной инструментовки в 1906–1907 годах.

В 1906 году, находясь в Южном Тироле, в Риве, композитор решил изменить заключение своей двенадцатой оперы. Был добавлен хор и расширена общая форма финала. После возвращения семьи в Петербург с визитом к Римским-Корсаковым пришел В. В. Ястребцев. Рассматривая виды Ривы и фотографии летнего заграничного путешествия, он отметил: «Николай Андреевич под сенью пальм — великолепен»[1]. Эта фотография хорошо известна, отпечатки хранятся в разных архивах. Исходный материал снимка в виде негатива на стекле долгие годы находился в семейном архиве потомков композитора и лишь недавно стал экспонатом фондов Театрального музея. Накануне 2019 года, связанного с важной и значительной датой — 175-летием со дня рождения Н. А. Римского-Корсакова, у правнучки композитора, Вероники Всеволодовны Прокофьевой, была приобретена уникальная коллекция негативов и диапозитивов, зафиксировавшая жизнь семьи Николая Андреевича. Авторами снимков являются зять Римского-Корсакова Максимилиан Осеевич Штейнберг, а также младший сын композитора — Владимир Николаевич[2]. И вновь это приобретение стало заметным событием в истории формирования фондовых собраний Музея театрального и музыкального искусства. Альбом-каталог «Цвет времени. Семья Н. А. Римского-Корсакова в объективе М. О. Штейнберга и В. Н. Римского-Корсакова» впервые представляет приобретенную коллекцию полностью.

Коробки с негативами и диапозитивами

«Цветные фотографии черно-белой эпохи…» Эти слова обычно относят к работам Сергея Михайловича Прокудина-Горского (1863–1944), за которым прочно закрепилась роль пионера в области цветной фотографии в России; он был сторонником и последователем метода немецкого ученого и фотографа Адольфа Мите. Имя Прокудина-Горского, его «Коллекция достопримечательностей Российской империи» хорошо известны сегодня. А вот существование диапозитивов и негативов Штейнберга — это менее известный факт. Собрания невозможно сравнивать ни по объему — наследие Прокудина-Горского огромно, ни по технологии, ни по задачам, которые стояли перед фотографами, но вполне можно сопоставить по времени создания и по своему визуальному качеству. В фокусе объектива Штейнберга оказались заповедные места Любенск, Вечаша — бывший Лужский уезд Петербургской губернии, локация летнего отдыха семьи Римских-Корсаковых. Случайное, но любопытное совпадение: Прокудин-Горский снимал свои первые цветные фотографии в 1904 году тоже в Лужском уезде. Среди преобладающих в собрании Штейнберга черно-белых изображений есть 17 цветных диапозитивов 1913 года, особенно ценных для нас сегодня. И они не уступают знаменитым работам Прокудина-Горского. Это большая удача, что собрание сохранилось несмотря на перипетии революционного и постреволюционного времени, на период двух мировых войн. Если коллекция Прокудина-Горского уцелела не полностью, а сохраненные фотопластинки были вывезены автором из России, то работы Штейнберга более 100 лет хранились в петербургской семье потомков Римского-Корсакова.

Максимилиан Осеевич Штейнберг (1883–1946) вошел в круг семьи Римских-Корсаковых в 1908 году, став мужем младшей дочери композитора Надежды. Но еще до этого торжественного момента его считали родным и близким человеком в семье Николая Андреевича. Поступив в консерваторию в 1901 году, в класс Римского-Корсакова Штейнберг попал только через два года, осенью 1903-го. После революционных событий 1905 года, беспрецедентного увольнения Римского-Корсакова из числа профессоров за поддержку бастующих студентов занятия в консерватории были прерваны и перенесены в квартиру Николая Андреевича на Загородный проспект, 28. Занимались в гостиной композитора, которую Штейнберг фотографически точно описал спустя много лет, в своих воспоминаниях 1945 года[3]. Так мы узнаем, что серебряный венок в честь премьеры «Снегурочки», который сейчас в целях сохранности находится в закрытой витрине концертного зала Мемориального музея-квартиры Н. А. Римского-Корсакова, когда-то был расположен на ломберном столике у правого окна гостиной.

4 января 1906 года — шаляпинский вечер, день внеочередного музыкального собрания в квартире Римских-Корсаковых, четная среда вместо ставших привычными двух нечетных сред в месяц. В этот день Штейнберг впервые в гостеприимном доме на Загородном не только как ученик, а уже как приглашенный гость и участник музыкального кружка молодежи. В большинстве своем это были увлеченные музыкой университетские товарищи сыновей Николая Андреевича. С этого дня Максимилиан Штейнберг участвует во всех музыкальных событиях, происходивших в квартире Римского-Корсакова. В 1907 году вместе с сыновьями композитора Андреем и Владимиром он становится непременным участником домашних квартетных собраний — исполняет партию альта. Свои сочинения Штейнберг предпочитает впервые показывать именно в гостиной на Загородном проспекте. Расположение супруги Николая Андреевича, Надежды Николаевны (старшей), удалось снискать сразу же. Все чаще в дни музыкальных собраний она уступает свое место за роялем Максимилиану Штейнбергу. Он аккомпанирует певцам, играет в четыре руки, по поручению Николая Андреевича дает уроки Надежде Николаевне (младшей).

М. О. Штейнберг и Н. Н. Римская-Корсакова (младшая) в гостиной квартиры на Загородном проспекте, 28. Санкт-Петербург

Часто в разговорах со своим другом и почитателем В. В. Ястребцевым Николай Андреевич подчеркивал высокую одаренность Штейнберга — он никогда не писал по-ученически. «…До чего он меня несказанно радует как человек и как музыкант»[4], — еще в конце 1906 года произнес Римский-Корсаков. «Да и то сказать, Максимилиан Осеевич сам по себе помимо своего таланта, такой прелестный и высокопорядочный человек»[5]. И если бы можно было графически изобразить «мнение учащего» (то есть самого Николая Андреевича) «о способностях, прилежании и успехах»[6] своего ученика, то это была бы, безусловно, восходящая линия. Отношения Учителя и ученика становится все более доверительными. Вскоре после того, как в феврале 1908 года Ястребцев поздравил обеих Надежд — старшую с прекрасным зятем, а младшую с достойным женихом, Николай Андреевич все чаще в разговорах и в переписке начинает называть Штейнберга не только великолепным музыкантом, но и близким человеком.

Римский-Корсаков не раз подчеркивал разносторонность своего даровитого ученика. Талантливый композитор и впоследствии педагог, Штейнберг был человеком разносторонним не только в области музыки. Он профессионально увлекся фотографированием, что в начале XX века было процессом сложным, требующим определенных навыков и знаний, сумел освоить технологию цветных снимков. Фотографии, сделанные им в Любенске и Вечаше в период до 1919 года, сегодня поражают своим исключительным качеством. Часть коллекции была представлена в 2005 году на выставке в Санкт-Петербургской государственной консерватории, которая готовилась Научной музыкальной библиотекой консерватории[7] совместно с внучкой Н. А. Римского-Корсакова — Татьяной Владимировной Римской-Корсаковой (1915–2006). Воссоздание подлинного облика усадьбы Римских-Корсаковых в Любенске — это ее заботы, волнения и мысли всех последних лет жизни. К выставке была проделана огромная работа. Сотрудником Научной музыкальной библиотеки консерватории Георгием Викторовичем Марковым были сделаны электронные версии негативов и диапозитивов, с которых выполнялись отпечатки для выставки. Позже, в 2017–2018 годах, часть коллекции в виде фотографий была представлена на выставке «После 1917… Римские-Корсаковы: линии судьбы» в Мемориальном музее-квартире Н. А. Римского-Корсакова. Выставка продлевалась несколько раз. Посетители с большим интересом вчитывались в страницы семейной хроники, трепетно, подолгу вглядывались в благородные лица потомков композитора. Все они стали достойными продолжателями рода Римских-Корсаковых. Истории жизни детей и внуков, запечатленные в фотографиях линии их судеб, семейные рассказы о сохранении памятных предметов — все это растянувшаяся на несколько десятилетий летопись создания музея-квартиры Римского-Корсакова, возникшего благодаря усилиям нескольких поколений потомков композитора. И она очень интересна гостям музея. Реакция посетителей на представленные материалы, внимание и интерес к фотографиям, количество времени, которое они проводили на выставке в совсем небольшом зале, дали очевидный стимул сотрудникам музея попытаться обратить мечту о приобретении коллекции негативов и диапозитивов в реальность.

Музей-квартира Н. А. Римского-Корсакова выступил инициатором покупки, подготовил совместно с сотрудниками фондов предварительное описание собрания (включающее датировку и атрибуцию) для представления экспертно-закупочной комиссии Комитета по культуре Санкт-Петербурга. Коллекция была оценена с учетом исключительной мемориальной, исторической, художественной, этнографической ценности, особого значения отдельных снимков. Мы знаем отношение потомков к сохранившимся материалам. Они были действительно очень памятны, всегда находились в семье. Хочется выразить благодарность правнучке композитора В. В. Прокофьевой за согласие передать семейные реликвии и понимание того, что эта уникальная хрупкая коллекция, безусловно нуждающаяся в особых условиях хранения и использования, должна находиться в государственном архиве. 18 октября 2018 года комиссией было принято решение приобрести негативы и диапозитивы для музея.

Немного сухой статистики, за цифрами которой стоит приобретенная коллекция. Собрание насчитывало 198 изображений (192 — снимки М. О. Штейнберга и В. Н. Римского-Корсакова, 6 — виды Швейцарии). Одно стекло, к сожалению, было расколото на несколько фрагментов, поэтому в государственное хранение принято не было и в дальнейшей статистике учитываться не будет. Передано собрание в 23 аутентичных коробках. Из 191 кадра — 167 негативов и диапозитивов на стекле, 24 черно-белых негатива на пленке. В числе 167 стеклянных пластинок — 17 цветных диапозитивов. Другие 150 — это черно-белые изображения, среди которых 117 негативов и 33 диапозитива. При этом самостоятельных кадров среди 33 диапозитивов только 7. Остальные 26 — это изображения, уже имеющиеся в варианте негатива. В семье Римских-Корсаковых имелся стереоскоп (мы видим его на одном из изображений гостиной Большого дома в усадьбе Любенск) и диапроектор, на котором можно было посмотреть полученные или приобретенные в путешествиях снимки.

Гостиная в Большом доме. Любенск, 1911 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Различные проекционные аппараты становились очень популярны и доступны с развитием фотографии. Для семейного просмотра на проекторе и делались Штейнбергом диапозитивные изображения с негативов. Дополняют коллекцию 6 цветных диапозитивов на стекле с видами Швейцарии. Они могли быть сделаны или приобретены. В Швейцарии бывали и Штейнберг, и вся семья Николая Андреевича. В дневниковых записях Штейнберга за 1907 год[8] встречаются названия, указанные на диапозитивах: Интерлакен, гора Риги, отель Монте-Роза. Скорее всего, швейцарские кадры — памятное свидетельство заграничного путешествия Максимилиана Штейнберга.

Виды Швейцарии

Собрание находится в очень хорошей сохранности. Конверты со стеклянными пластинками и фотопленкой содержат записи и пометы потомков композитора, очень важные для исследования коллекции и научной работы с ней. Некоторые данные в процессе изучения материала уже уточнены и исправлены.

Один из сложных вопросов — это вопрос авторства снимков. Безусловно, большинство кадров приобретенной коллекции сделано Штейнбергом. Об этом свидетельствуют надписи на конвертах и обложках, в том числе и выполненные самим Максимилианом Осеевичем. Татьяна Владимировна Римская-Корсакова упоминает в «Семейной хронике»[9], что Штейнберг очень много фотографировал в Любенске. Владимир Николаевич Римский-Корсаков[10], младший сын композитора, у прямых потомков которого и находилась до последнего времени коллекция, также увлекался фотографией. В экспозиции Мемориального музея-усадьбы Н. А. Римского-Корсакова в Любенске находится его фотоаппарат на 12 стеклянных фотопластинок 9 × 12. На сохранившихся фотографиях мы иногда видим Владимира Николаевича в процессе фотографирования или рядом с фотоаппаратом. И Татьяна Владимировна указывала на то, что некоторые снимки в Любенске сделаны ее отцом. В процессе атрибуции и изучения число кадров В. Н. Римского-Корсакова увеличилось по сравнению с предполагавшимся во время приобретения коллекции. Известно, что Владимир Николаевич часто фотографировал в квартире на Загородном проспекте. Вероятность того, что все представленные в этом альбоме снимки в последней квартире композитора сделаны В. Н. Римским-Корсаковым, велика. Но все же остался ряд спорных кадров, авторство которых на момент издания настоящего альбома еще не установлено окончательно. Заслуживает внимания воспоминание В. В. Ястребцева от 11 апреля 1908 года: «Получил от Володи ряд крайне удачных снимков (их залы и кабинета), сделанных С. П. Белановским…»[11]. Видимо, Сергей Петрович Белановский, управляющий Лоскутной гостиницей в Москве[12], друг и почитатель творчества Н. А. Римского-Корсакова, тоже делал фотографии в квартире на Загородном проспекте во время своих визитов в Петербург. Прекрасно фотографировал и средний сын композитора Андрей Николаевич. Следующая известная фотография, по сохранившемуся свидетельству В. В. Ястребцева, сделана именно им. «Сегодня Андрей Николаевич нас дважды снимал: первый раз до завтрака (в садовой аллее) и второй — после исполнения II действия “Петушка”, приблизительно около 3 ч. дня. Последний снимок вышел особенно удачным. Мы были сняты стоящими у дороги за воротами усадьбы близ развесистой березы»[13]. Пленка или стекло этого изображения в семейном архиве к моменту приобретения коллекции не сохранились.

Н. А. Римский-Корсаков и В. В. Ястребцев у березы на подъездной аллее. Любенск, 29 августа 1907 г.

Фотограф: А. Н. Римский-Корсаков

Еще один очень сложный вопрос — установление даты снимков. Иногда пометы, оставленные потомками на прижизненных фотографиях со стекол, помогают, но порой усложняют ситуацию. Сравнение всех надписей, в том числе противоречащих друг другу, на хранящихся в разных архивах фотографиях, позволяет установить наиболее точную дату. На помощь часто приходят сведения из различных источников, включая неопубликованные материалы: дневниковые записи, письма, воспоминания; учитываются биографические сведения, сравниваются детали фотографий. Яркий пример — О. А. и В. Н. Римские-Корсаковы на балконе Большого дома, и они же на групповой фотографии. Один снимок имел датировку «1909», а другой — «1910». Хотя очевидно, что фотографии сделаны в один день: повторяются не только одежда, аксессуары, но и прически, одинаково лежат пряди волос. Решающим аргументом в определении даты стал тот факт, что летом 1910 года Ольга Артемьевна находилась в ожидании первенца и не могла быть такой стройной и изящной. После рождения сына в Петербурге в Любенск она уже этим летом не возвращалась. Следовательно, верным является 1909 год. И таких примеров спорных дат множество. Проделана и еще предстоит большая работа: собрать по крупицам сохранившиеся сведения, чтобы установить (или уточнить в будущем) датировку каждого снимка. При невозможности предпочесть одну из имеющихся датировок, даты объединяются в период.

О. А. и В. Н. Римские-Корсаковы на балконе Большого дома.   Любенск, 1909 г. 

Фотограф: М. О. Штейнберг 

На балконе Большого дома. Сидят: Н. Н. Штейнберг, А. Н. Римский-Корсаков, между ними пойнтер Рекс;   стоят: М. О. Штейнберг, В. Н. и О. А. Римские-Корсаковы.

Любенск, 1909 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Штейнберг часто фиксировал дату, точное время и другие детали на конвертах негативов и диапозитивов. Жаль, что конверты и обложки сохранились не все. Есть конверты, которые просто использовались впоследствии для хранения стеклянных пластин. Надпись Штейнберга на них зачеркнута. Иногда надпись не зачеркнута, но она явно не соответствует вложенному стеклу. Есть ряд случаев, когда Штейнберг указывал подробности съемки, но само название кадра при этом отсутствует. И только по косвенным признакам можно предположить, что некоторые обложки в процессе долгих лет хранения в семейном архиве могли были перепутаны местами. На конверте цветного диапозитива «Н. Н. Штейнберг на балконе Большого дома» дата — 12 августа 1913 года. Цветок пиона в руках Надежды Николаевны ставит эту дату под сомнение.

Н. Н. Штейнберг на балконе Большого дома. Любенск. 1913 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

«Середина мая по старому стилю была самой чудесной в Любенске порой… когда распускались окаймляющие большой цветник и заполняющие многие уголки усадьбы сирень и акация; а затем распускались роскошные белые, красные и розовые пионы, посаженные вдоль дорожек партера…»[14] Или свидетельство самого Николая Андреевича в письме к Штейнбергу 21 июня 1907 года: «…дом стоит на относительно высоком месте, прекрасный вид на озеро, огромный сад, сирень в изобилии, а в данную минуту роскошно цветущие жасмины и душистые пионы…»[15]. Не только этот конверт от цветного диапозитива, но, вполне вероятно, и другие конверты с точной датой и временем в данной коробке могут быть не на своих местах. В подобных спорных случаях нами указывается только год. В издании приводятся изображения некоторых конвертов с надписями Штейнберга, которые однозначно соответствуют хранящемуся в них стеклу. Несколько точных дат снимков помогли установить дневники (записные книжки) Штейнберга. На их страницах есть и другие любопытные подробности, связанные с увлечением Максимилиана Осеевича, — в списке дел перед отпуском и отъездом в Любенск всегда содержится перечисление необходимых покупок для фотографирования. Перед летом 1913 года, которое стало самым «урожайным» на снимки, Штейнберг запланировал купить ящик для фотографий (пункт 10 в списке дел)[16].

Еще один вопрос, который нужно учитывать при работе с коллекцией, — это выбор стороны стекла и пленки, которую необходимо сканировать. Важно, чтобы не получилось «перевернутой» действительности. Мы должны получить то изображение усадьбы, которое было в реальности, должны иметь возможность взглянуть на это живописное место глазами Николая Андреевича и его потомков. Ниже яркий пример: «Семейная» (дом для прислуги) должна находиться справа от конюшни и каретника, если правильно расположить кадр.

У конюшни. Любенск. 1915–1916 гг. (слева зеркальный вариант изображения)

Фотограф: М. О. Штейнберг

Таким образом нами было откорректировано 50 имеющихся электронных изображений. Особенно сложно определить нужную сторону для сканирования на диапозитивах. Искренняя благодарность сотруднику Мемориального музея-усадьбы Н. А. Римского-Корсакова в Любенске Ольге Алексеевне Кузнецовой, с которой мы вместе бесконечно перебирали фотографии, сравнивали, изучали, уточняли детали.

Любенская усадьба — это место было очень дорого, любимо и важно для нескольких поколений семьи Римских-Корсаковых. Приобрести дом в этих местах было мечтой композитора, которая сбылась только под конец жизни. Но еще в первые супружеские годы Николай Андреевич и Надежда Николаевна стремились снять дачу в Лужском уезде. «…Мы хотели подыскать себе в этих местах маленькую дачку, рублей на 50, но где тут! Я, как теперь помню, изъездил чуть ли не все окрестности: и имение Тирона, и Любенское, и Андромеру, и, кажется, даже Вечашу и, конечно, ничего не нашел»[17]. Мечта Николая Андреевича о собственном загородном доме обрела реальные очертания в 1907 году, когда начали оформлять купчую на усадьбу Любенск. В. В. Ястребцев был в восторге от выбора имения: «Самый же любенский сад прелестен: масса красивых аллей, чудные вековые дубы в два обхвата, нечто вроде беседки, образованной 16 дубами, возле дома громадный величественный ясень, кусты белой акации, целые аллеи сирени, астры, душистый горошек, настурции, анютины глазки, перед круглым прудом огромная клумба табаку, березовая аллея и, наконец, ужасно понравившаяся мне густая, заросшая акацией, липовая аллейка (невдалеке слева от дома), которая с тех пор и стала называться “моей аллеей”. Все это было необыкновенно красиво. Итак, Римский-Корсаков помещик (!), собственник 20 десятин земли (9 д. пахотной и 11 д. сада). Я от души поздравил его с чудесной покупкой»[18].

Но Римские-Корсаковы решили оформлять купчую сразу на детей — не на всех, а только на тех, кто еще не имел собственной семьи. Владельцами стали Андрей, Владимир и Надежда. 4 июня 1908 года, всего за несколько дней до смерти композитора[19], состоялась свадьба Надежды и Максимилиана Штейнберга. Венчание проходило в Никольской церкви соседнего имения Крицы. В этой же церкви, через 7 лет, 11 июля 1915 года крестили Таню Римскую-Корсакову — самую младшую внучку композитора (поколение внуков и внучек представлено 14 именами). Спустя много лет Татьяна Владимировна напишет на страницах «Семейной хроники»: «Это была прелестная каменная церковь со стоящей отдельно колокольней, построенная в 1820-х годах. К великому сожалению, видимо, в 1930-е годы — годы массового разрушения храмов по всей стране, она была уничтожена. Сохранились лишь черно-белые фотографии ее внешнего вида и интерьера[20], а также один замечательно красивый цветной диапозитив»[21]. Максимилиан Осеевич всем сердцем привязался к Любенску. Его трепетное отношение к этому живописному имению ощущается в сделанных им фотографиях.

Никольская церковь. Крицы. 21 августа 1913 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Смертью своего Учителя Штейнберг был раздавлен и потрясен, как и вся осиротевшая семья Римского-Корсакова. Супруге композитора, Надежде Николаевне, было отведено судьбой еще 11 лет. Но даже заботы, волнения о детях и внуках не сгладили со временем боль утраты. На ее фотографиях последних лет — уже не исчезающая с лица печать скорби. Надежде Николаевне было очень тяжело находиться в Любенске. С любимой усадьбой теперь были связаны печальные воспоминания. Она стала приезжать в летний сезон ненадолго, предпочитая оставаться в городе, которым раньше всегда тяготилась, и стремилась как можно быстрее, еще весной, покинуть душный и пыльный, как она говорила, Петербург. Есть всего два снимка в коллекции, где мы видим Надежду Николаевну. Михаил, старший сын, ни с первой, ни со второй семьей Любенском для дачного отдыха не пользовался, поэтому в кадры Штейнберга и В. Н. Римского-Корсакова не попал. Андрей, средний сын, предпочитал проводить лето за границей. Но, пока был не женат, с удовольствием приезжал в Любенск, с интересом принимал самое активное и живое участие во всех хозяйственных делах, связанных с обустройством усадьбы. Любил поохотиться вместе с младшим братом Владимиром, который проводил там каждое лето до 1920 года. После женитьбы на Ю. Л. Вейсберг (как и Штейнберг, она была ученицей Н. А. Римского-Корсакова) Андрей Николаевич стал приезжать редко. Юлия Лазаревна не была очарована Любенском и не оценила прелести деревенской жизни, предпочитая ей впечатления заграничных путешествий. Пользовалась усадьбой и вся семья старшей дочери композитора Софьи Николаевны, в замужестве Троицкой, с большой симпатией относясь к этому месту. Любимую собаку Николая Андреевича и всей семьи, пойнтера Рекса, тоже всегда брали на дачу, а в осеннее-зимний период и весной он жил на Загородном, составляя компанию Надежде Николаевне. Таким образом, семьи Софьи, Надежды и Владимира, который женился в 1909 году, почти через год после свадьбы своей младшей сестры, и были основными обитателями Любенска. Их мы чаще всего и видим на фотографиях. Иногда в кадре оказывался и сам автор снимка, технически это было вполне осуществимо.

Что же оказалось в фокусе объектива фотографа-любителя? Штейнберг стремился передать даже в черно-белых кадрах яркую живописность и красоту природы, которую он, как и все Римские-Корсаковы, воспринимал восторженно-тонко. Бывший студент естественного факультета Петербургского университета, куда он поступил, как и в консерваторию, в 1901 году, привык пристально вглядываться в окружающий мир. А знания в области химии помогли ему разобраться во всех деталях, связанных с процессом фотографирования. Сравнивая похожие кадры, мы чувствуем, как тщательно Максимилиан Осеевич выстраивал композицию, искал выгодный ракурс, учитывал степень солнечной освещенности. «Солнце», «солнце за облаками», «на ярком солнце», «безоблачное небо», «снимок в тени», «черные тучи» — записывал Штейнберг на конвертах стекол или в записных книжках. А если снимок получался неудачным, то со всей строгостью оценивал результат: «Чепуха». Так охарактеризовал он один из снимков, сделанный 30 апреля 1913 года[22]. Это свойство критического отношения к себе Штейнберг явно усвоил от Николая Андреевича.

Еще одна грань оставленной Штейнбергом уникальной коллекции — портретные и сюжетные снимки взрослых и детей. Удивительно, что даже совсем маленькие дети выдерживали иногда длительный процесс позирования. «Максимилиан Осеевич, — пишет Татьяна Владимировна Римская-Корсакова на страницах “Семейной хроники” о событиях более чем 80-летней давности, — сфотографировал меня, стоящую на крыльце Дачи в Любенске. Погода была холодная, и я была одета в теплое пальто и капор»[23]. Владимир Николаевич очень любил эту фотографию. «Таня на фотографии немного дрогнула, но все-таки она мне доставляет громадное удовольствие. Губка немного выставлена, шубка мешком. Замечательно»[24]. К сожалению, первоисточник этого изображения, негатив на стекле, в семейном архиве к моменту приобретения коллекции обнаружен не был. Сохранились лишь фотографии и электронная версия негатива.  

Таня Римская-Корсакова на крыльце Дачи.  Любенск, весна 1916 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Всех детей фотографировали у двух серебристых елочек. Ныне они не существуют, как и многое в этой усадьбе. Чудесна фотография внучек композитора по линии старшей дочери Софьи Николаевны — Лили и Иры Троицких. Умиление вызывает дуэт Мити и Сережи — детей Штейнбергов. 

Лиля и Ира Троицкие в цветнике рядом с Большим домом.                 Митя и Сережа Штейнберги в саду у серебристой елочки.

Любенск, 7 августа 1913 г.                                                                               Любенск, 1913 г.  

Фотограф: М. О. Штейнберг                                                                             Фотограф: М. О. Штейнберг     

Все это бесценные свидетельства запечатленных моментов жизни разветвленной семьи Римских-Корсаковых, год за годом в десятилетие дореволюционного времени и первые годы после революции. Сцены летнего отдыха, трогательные детские лица — именно они дают нам сегодня ощущение утерянной и разрушенной революцией гармонии жизни большой семьи. Словно образ «Китежа» Римского-Корсакова — фотография дома в Любенске с зыбким отражением в озере. Он был разорен в послереволюционное время, но остался в памяти и мыслях потомков композитора, для того чтобы воскреснуть вновь.

Н. Н. Штейнберг на берегу Овального пруда. Вид на Большой дом.  Любенск, 1913 г. 

Фотограф: М. О. Штейнберг

Любенск даже после революции ассоциировался со счастливой, гармоничной жизнью. Дети всегда с восторгом воспринимали летний переезд, ждали его. Сохранился дневник Лили и Иры Троицких[25]. Это детские записи 1917–1918 годов. Годы страшного слома. По воспоминаниям потомков композитора, они оказались тяжелее трагических дней будущей войны и блокады. Казалось, смириться и принять новую жизнь невозможно. Можно только попытаться привыкнуть к ней. Но на страницах, исписанных убористым детским почерком, пока только восторг и упоение природой. В дневниках — подробное описание загородной жизни, наполненной счастьем от соприкосновения с окружающей красотой, иногда печальные, иногда забавные события. Подробно описывается побег упрямой ослицы Маньки, рассказываются трогательные истории о котятах, щенках, птенцах и прочей любенской живности. А ее было много в усадьбе. Еще до революции была куплена собственная лошадь за 250 рублей[26]. Все находилось в поле зрения внимательных детских глаз — и природа, которую Ира и Лиля очень любили, и хозяйственные дела и занятия, в которых все дети от мала до велика принимали участие. Они знали каждый уголок усадьбы, там были и свои любимые места, как, например, березовая аллея. Все вместе забирались на деревья и, как с капитанского мостика, оглядывали владения. Некоторые кадры Штейнберга прекрасно иллюстрируют детские дневниковые записи.

Революция, от самых страшных сцен которой пытались детей ограждать, по-своему входила в детское сознание. «Нам принесли из деревни трех зайчат. Два совсем маленьких, один постарше. Такие прелестные! Маленькие совсем ручные, а побольше дикий, прыгает на стену, почти ничего не ест. Мы назвали его “Большевик”». До этого на страницах дневника записано: «Незадолго до сенокоса к нам явились 4 мужика из деревни и заявили: “Мы пришли насчет сенокоса, ничего доброго мы для вас не скажем. <…> Так что мы ни за деньги, ни исполу косить не будем, если вы своими руками не можете скосить, мы скосим ваше сено. Возьмем себе и заплатим в наш волостной комитет 10 руб. за десятину”. Мы старались объяснить крестьянам, что не правы, что надо помогать друг другу… <…> Они мялись, почесывались, но настояли на своем. Тогда мы решили собственноручно выкосить все».

Дневник Иры Троицкой

Все обитатели Любенска принимали деятельное участие в хозяйственной жизни, но до революции это не было способом выживания. Работа приносила радость. Это была обычная жизнь дачников, вырвавшихся из каменных стен города. В тяжелом труде можно было рассчитывать на помощь наемных рабочих. Сеяли овес, рожь, выращивали капусту, ухаживали за яблоневым садом, устраивали цветники — один из цветников Максимилиан Осеевич устроил сам, работали в огороде, поливали, пололи землянику, собирали ягоды и грибы. Грибную охоту любили и взрослые, и дети. Иногда поход в Крицкий лес завершался небывалым «уловом»: однажды дочери композитора Надежда и Софья принесли 279 грибов. Гигантское блюдо с горой белых грибов тогда заняло почти весь круглый стол, стоявший на балконе Большого дома. Об этих фактах Татьяна Владимировна рассказывает на страницах «Семейной хроники». Свидетельства прогулок за грибами есть и в представляемой коллекции.

Летом 1917 года настроение у жителей близлежащих деревень было еще довольно лояльное, хотя уже стало трудно договариваться с рабочими, происходили беспорядки, крестьяне отказывались косить сено исполу. Воровство в деревне процветало и было свойственно даже детям. Начали разорять яблоневый сад, который не только радовал своей красотой обитателей любенской усадьбы, но и приносил неплохой доход в случае большого урожая. Семейные воспоминания о последнем дне жизни Н. А. Римского-Корсакова донесли до нас описание яблоневого сада: красота на фоне сгустившегося предчувствия трагедии. «Необычайный эффект представляло море огромных яблонь, залитых как молоком, бело-розовым цветом (этих яблонь в любенском саду было свыше тысячи); их окаймляли лиловые дорожки сиреневого цвета по краям. Н. А. с балкона восхищался всей этой райской симфонией красок и запахов»[27]. «Сад наш уже вчера отобрали в волостной комитет», — через 11 лет напишет Н. Н. Штейнберг мужу в Петроград[28].

Цветущий яблоневый сад. Любенск, 1908–1911 гг.

Фотограф: В. Н. Римский-Корсаков

Весной 1918 года в Любенск приехали в буквальном смысле «отъедаться», в деревне было проще и лучше с продуктами. А в городе появились очереди и пустота на прилавках магазинов. Работы в поле и саду перестали быть дачным удовольствием, превратились в жизненную необходимость. Осенью дачный сезон решили продлить и остаться зимовать в Любенске. Жить приходилось всем в одном доме — так можно было экономить заготовленные дрова, растягивая их на всю зиму. Уже не было кухарки, готовили и стряпали сами. Но дети радовались зимним развлечениям, снегу, была сделана ледяная горка[29]. Взрослые, как и в прежние годы, катались на лыжах. Сохранилось несколько кадров этой затянувшейся до самого конца марта зимы. Замечательна фотография Штейнберга — дети, словно повторяя силуэт ледяной горки, расставлены по росту на заснеженной площадке цветника на берегу Овального пруда.

Зоя (девочка из деревни Любенск); Таня Римская-Корсакова; Надя, Сережа и Митя Штейнберг; Андрюша Римский-Корсаков у Овального пруда. Любенск, март 1919 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Максимилиан Осеевич, находившийся в Петрограде летом 1919 года, фиксировал в записных книжках: «Сегодня в городе неспокойно, всюду забастовки из-за голода»[30]. «В городе тоже ужасно, дизентерия свирепствует вовсю, и холера появилась»[31]. «Воскресенье. Весь день безудержная тоска. Сижу дома, играю, читаю, но все сверлят мозг неотвязные мысли. Ночью остановились часы в столовой. Долой суеверие… Сознаю, что надо мужественно переносить невзгоды, но это мало помогает. С Володей все без перемен…»[32]. Ко всем сложностям добавились еще тревоги и волнения по поводу ареста В. Н. Римского-Корсакова по ложному доносу. «Из Любенска арестованного Владимира Николаевича увезли в Лугу и поместили там на местной гауптвахте. Ольге Артемьевне пришлось идти туда 50 км пешком, чтобы разыскать, где он находится»[33]. И этот неблизкий путь она продела несколько раз! На плечи оставшихся в Любенске женщин с детьми легла вся тяжесть ежедневного труда, продолжавшегося с раннего утра до самого позднего вечера. «Встаем в 4 ½ часа и косим до 8 или 8 ½. Потом завтракаем... Затем сейчас же идем сушить сено… С 12 ½ до 2-х обед, затем уборка сена до 6… и сейчас же опять идем косить до 9 часов», — сообщала Надежда Николаевна в письме Максимилиану Осеевичу в Петроград[34]. А еще через некоторое время пришли нерадостные известия: «…сегодня постановили нас выселить из Любенска, причем срок — одна неделя. <…> Брать с собой… можно только три перемены белья»[35]. Сбылись предчувствия Владимира Николаевича, высказанные незадолго до революции: «Атмосфера все сгущается и со всех сторон только и слышишь самые мрачные мысли и предсказания. Я ломаю себе голову, чтобы придумать что-нибудь хоть сколько-нибудь осуществимое, чтобы пережить это ужасное время; и не страшно, что в данное время есть, а что еще будет впереди»[36].

В 1919 году стала окончательно ясна печальная судьба частных усадеб и имений. Владельцев выселяли, а собственность национализировали. Любенск было не сохранить. Вскоре Большой дом был уже частично занят посторонними сельскими жителями, которые начали по-хозяйски осваиваться в усадьбе. Еще не были окончательно изгнаны владельцы, а уже стали конфисковывать мебель, вещи, посуду и делать опись имущества. Это было последнее совместное любенское лето. Штейнберги в 1920 году сняли дачу в Тайцах, а рискнувшая вернуться в Любенск Ольга Артемьевна писала Владимиру Николаевичу в Петроград: «Любенск уже не тот, пропала вся его прелесть»[37]. Но Штейнберг успел запечатлеть прелесть всеми любимого места и, что очень важно, его собрание является достаточно полным документальным свидетельством внешнего облика усадьбы Римских-Корсаковых. За исключением каменных построек, она была практически до основания разрушена в годы Великой Отечественной войны. До сих пор в музейном комплексе Любенска восстановлены не все здания.

Главный дом усадьбы, или Большой дом, как его чаще называли в семье, многократно отражен Штейнбергом на снимках. В нем прошли последние минуты жизни композитора. После 1908 года Надежда Николаевна не любила останавливаться в Большом доме. Он навевал слишком тяжелые и грустные мысли. Она стала жить в Малом доме, который был расположен между ледником и амбаром. Его стали называть «Бабушкин дом». В ее отсутствие там жила Софья Николаевна с семьей, или же они занимали мезонин Большого дома. До женитьбы Андрей Николаевич во время приездов в Любенск всегда останавливался в Большом доме. Там же жили Штейнберги на первом этаже. Семья Владимира Николаевича в основном жила в другом доме, который называли Дача.

В. Н. и О. А. Римские-Корсаковы с сыном Андрюшей на крыльце Дачи. Любенск, 18 августа 1919 г. 

Фотограф: М. О. Штейнберг

Садово-парковую часть усадьбы украшали пруды: Овальный, Зеркальный и примыкающий к ограде Верхний пруд, в семье его называли Озерцо. На берегу живописного Озерца находилась баня, удачно запечатленная Штейнбергом, один из его самых поэтичных пейзажных снимков. При атрибуции фотографий «опознаны» все, за редким исключением, дома и постройки на территории усадьбы, даже когда в кадр попал лишь небольшой фрагмент. Центром притяжения большой семьи оставался главный дом. На перестроенном по чертежам Владимира Николаевича[38] балконе разыгрывали домашние спектакли, в которых с удовольствием участвовали все: и взрослые, и дети.

Время и несовершенная человеческая память часто стирают настоящие краски жизни. Но семье Римских-Корсаковых удалось передать их нам. Они сохранились в ярких воспоминаниях потомков композитора, в сбереженных вещах, в уникальной коллекции негативов и диапозитивов М. О. Штейнберга и В. Н. Римского-Корсакова[39].

Н. Н. Штейнберг и О. А. Римская-Корсакова на скамейке в саду. Любенск, 17 мая 1913 г.

Фотограф: М. О. Штейнберг

Первая публикация — Ноябрь 2019, СПб